Не прощаясьАвтор: Н@лаРедактор: Blind Cat
Фэндом: Bleach
Основные персонажи: Куросаки Ичиго
Рейтинг: G
Жанры: Ангст, Психология
Размер: Мини
Статус: закончен
Описание: Когда от твоей руки падают основы мироздания, стоит взглянуть в глаза невольной жертвы - а вдруг ещё что-то можно изменить.
И вспомнить, что ты уже мёртв, и время больше не имеет над тобой никакой власти.
Примечания автора: АУ от последних глав манги.
Не прощаясь Не прощаясь
Перед глазами всё плывёт, а от невыносимо-яркого и тошнотворно-красного, медленно стекающего по руке мутит. Собственная беспомощность перед волей древнего монстра густым ядом булькает где-то в груди, мучительно разъедая плоть.
Хуже всего то, что Ичиго каждым нервом чувствует, как неспешно рушатся миры, как ползут, обращаясь бездонной пропастью, пока ещё незаметные трещинки в самой основе мироздания. Страх – необъяснимый, звериный страх – тяжёлыми хлопьями ржавчины оседает в глотке, не давая вырваться полному боли крику.
А Император за спиной лишь смеётся, глядя на разваленную одним ударом фигуру – не зная, не понимая толком, что в действительности он сотворил. Для него спустя почти тысячелетие наступает миг торжества над поверженным врагом – и ничего более.
Чёрные, совершенно слепые глаза с белыми дырами зрачков одни ещё живут на мёртвом лице, и Ичиго скручивает мучительной судорогой, когда он против воли читает в них знание, лишь чуть не дотягивающее до абсолютного.
Без Короля Душ обречены все миры – так ему твердили. Вот Король мёртв, а значит… да ничего это не значит.
Потому что Короля Душ никогда не существовало. Потому что чёртова кукла, которую веками так берегли, так самоотверженно защищали шинигами – это просто кукла, прячущая в своей тени точку опоры, сердце субизмерения, вокруг которого вращаются остальные миры. Узел ирреальности, уничтожить который не дано никому. Да даже защитный купол повредит не каждый, и чёртов Яхве об этом знал! Знал и терпеливо ждал одного рыжего идиота, которому хватило бы сил и дури на невозможное!
Дождался, тварь. Апокалипсис наступит уже сегодня… если, конечно, это не изменить.
Если он, нанёсший роковой удар, это не изменит.
Как бы теперь всё исправить… отбросить в небытие, отменить…
Решение приходит само, складываясь из тяжести костяной маски, памяти о вскользь брошенных словах и отблеска на голубоватых заколках. Из силы, в ритме сердца бьющейся внутри. Уже принятое решение безжалостно ломает основу человечности, заставляя вспомнить, что он уже мёртв, и время больше не имеет над ним никакой власти. Ведь мёртвым не страшно умирать.
– Я ОТРИЦАЮ!
Бывшему стать небывшим.
Сила с готовностью рвётся вперёд, нестерпимо обжигая ладони, и приходится жмурится, всей кожей ощущая, как дымные щупальца хищно вскидываются и вьются вокруг, сбрасывая кусок пространства в нереальность. Кажется, где-то в существующем мире к нему бросаются знакомые испуганные тени, опоздав лишь на миг – и целую вечность. По своевольным чёрным языкам пламени уже бежит сплетённая из лежалой кости и льда паутина, намертво связывая неосторожно разорванное.
Нерождённому не узнать смерти.
Горькой солью оседает на губах разбитый на осколки океан, погребая под собой бетонные коробки из сумеречных бликов. Разлетающиеся искры стеклянного крошева алмазной пылью сверкают вокруг, сжигая, обращая в прах мгновения уже произошедшего. Живым такого не перенести, но невесомо-прочный купол покорно проступает вокруг совершенно целой фигуры, жадно распахнувшей мёртвые белёсые глаза с чёрными провалами зрачков. И он-то уже не живой.
Кровью и сутью оплатить право изменять.
На этот раз они не зовут, не сражаются, ничего не говорят и даже не прощаются – лишь в иссякающем потоке чёрного огня на миг мелькает образ кое-как перевязанного цепями диска расколотой луны. Щедро подаренных сил хватает, чтобы под картинкой реального проступило самое важное, истинное – но оглушающее одиночество уже наваливается неподъёмным грузом, с хрустом ломая кости. Или это заходящееся сердце судорожно рвётся из клетки, кроша рёбра в пыль?
За мутной пеленой седеющей черноты всё яснее виднеются очертания сплетающихся в единый узел тысяч и тысяч нитей, к каждой из которых тянутся бесконечные искры. Круговорот душ, то, что так отчаянно пытались сберечь шинигами – и так напрасно. Никому не дано вмешиваться в сияющее переплетение дорог и судеб, и уж точно не квинси. Щедрым потоком проливаемая кровь оказалась не нужна неприкосновенному балансу.
Остаётся лишь закрыть его, спрятать, защитить самое важное ещё на сотни лет – и по рукам бежит мелкая дрожь. Ему должно хватить сил, нельзя, чтобы пропала зря их отданная суть. Должно хватить…
Призрачной зелени молчаливой надёжности за спиной.
Рыжего солнца, полного мёда и горечи.
Небрежной изящности, надменной и верной.
Хрупкого льда, белого и живого.
Однажды отданное, щедро подаренное стремительным потоком возвращается по тонким нитям чудом сбережённых связей, сплетаясь и своей чуждостью разрывая изнутри. В пыль разлетается бетон, песком осыпается разбитое стекло и мёртвое небо с грохотом падает вниз – мёртвое нечеловеческое тело не выдерживает призванной мощи и на глазах распадается затухающими искрами. Его больше нет, и нанести тот роковой удар было – будет – некому.
Где-то в другом мире теряется в оглушающем грохоте жалобный и беспомощный вскрик.
Вскрик?
Чей?..
***
– Что теперь с ним будет? – встревоженный голосок подруги легко заглушает опасно негромкий рык отца. Не нужно быть гением, чтобы понять: родитель в бешенстве, и от верной гибели настырную шинигами отделяет только принципиальная бессмертность априори неживого гигая. Впрочем, кукла авторства Урахары имеет все шансы оказаться закопанной в саду уже к вечеру.
К нему Рукия так и не заходит.
Понимание накатывает медленно и неотвратимо, словно утренний прилив: всё закончилось. Теперь уже навсегда. Половина его мира, сама его суть рассыпалась искристой пылью и осталась причудливой вьюгой кружиться в нереальности. Тоже навечно.
И у самого Ичиго теперь едва хватает сил просто дышать, каждый раз усилием воли заставляя подниматься грудь. Он даже искренне удивлён, не найдя после беглого ощупывания чёрного провала над сердцем – сосущая пустота притаилась внутри колким крошевом боли, мучительно разлетаясь по телу с током крови.
Пустота, с которой придётся учиться жить.
И Ичиго учится. Ходит в школу, готовится к экзаменам, изредка разговаривает и иногда даже улыбается. А ещё прячет в столе тяжёлые анальгетики, тайком попёртые из сейфа отца, и пакетик прихваченной у одного избитого гопника сахаристо-белой дури. Не то чтобы он пользуется этим «богатством», но избавляться не торопится.
И он очень старается не беспокоить сестёр ещё больше – и так обе перепуганных глаз с него не сводят. Улыбается, исправно ходит на матчи Карин и скупо нахваливает кулинарные шедевры Юзу, понезаметнее сглатывая подступающую к горлу желчь. С силой бьёт кудахтающего отца, обжигая заледенелые руки ярко-алым пламенем, и отводит глаза, не желая снова видеть беспомощную вину в глазах родителя. Не желая видеть пристальный взгляд чужого занпакто.
Уходит, прячется в своей комнате, трусливо отговариваясь уроками, и падает на кровать, слепо разглядывая потолок. Не думая, не думая, не вспоминая о… Невыносимый холод давно уже проморозил его до самых костей, рисуя льдистые узоры на слежавшейся пыли из бетона и стекла.
Лёгкие шаги за дверью раздаются даже кстати, отвлекая: за тихо скрипнувшей дверью неуверенно переминаются сёстры, робко глядя на него. Такого взгляда Ичиго не видел у них… наверное, никогда. В комнату, повинуясь кивку, обе заходят едва ли не на цыпочках, опасливо присаживаясь на краешек кровати, и пристально разглядывают шкаф напротив.
Опять шинигами?..
Глухое раздражение поднимает голову, отдаётся в висках. Почему, менос побери их всех, нельзя просто оставить его в покое?! Он теперь просто человек, и все эти потусторонние заморочки больше не имеют к нему абсолютно никакого отношения. Нет нужды напоминать о том, что было – и перестало существовать.
Это больше не его война.
Едва слышно стукает, закрываясь, оконная рама, и до того сидевшая как на иголках Карин мгновенно разворачивается, всем телом беззастенчиво вжимаясь в Ичиго – обжигающе-горячая, живая. Даже привычная ледяная пустота на миг отступает, боязливо забиваясь куда-то вглубь, и в крови радостно плещутся растопленные капли холода.
– Твоё Величество? – в обыкновенно звонком голосе сестры знакомо скрежещет металл, а за маленькой ладошкой Юзу покорно тянутся густые тени, собираясь в два до боли знакомых клинка. В мягких карих глазах чудятся равнодушные красноватые отблески.
Закончилось навсегда? Чушь какая.
– Мы не прощались, Ичиго.
@темы:
фанфики,
моё творчество,
Bleach